Возле парников уже калякали женщины, вооруженное лопатами и граблями.
— Что я, Марко Трофимович, с таким собранием буду делать? — тихо спросила у него смуглястая Мария Трымайвода.
— А что?
— Никогда же их столько не приходило, никогда!
— И вы этим сокрушаетесь?
— Да нет, радуюсь, — засмеялась женщина, — но как всем дать толк?
— Может, пошлем их в сад?
— Деревья обкапывать?
— Почему только обкапывать? Всю землю копать. Сад молодой, посеем в нем арбузы, пусть плетутся, вяжутся и вывязывают какую-то копейку. Как вы на это смотрите?
— Земля там добрая и эти годы под целиной лежала, — согласилась Мария.
Когда женщины, побрякивая лопатами, пошли в сад, Марко начал осматривать парники. Теперь, небось, только этот участок хозяйства не был запущенным, потому что Мария Трымайвода любила и присматривала за своими рамами, грядками и делянками. Да и Безбородько поощрял ее, рассада давала такую-сякую прибыль, а ранние овощи веселили его и нужных ему людей.
Ворсистая, кудрявящаяся зелень помидоров и нежная серебристая синеватость капусты тешили Марка. Он останавливался перед каждой рамой, прикидывая, что она даст и на поле, и в кассу.
— Как вам рассада? — спросила Мария, хотя и видела, что парники порадовали Марка.
— Славная, только маловато.
— Да что вы, Марко Трофимович, шутите? — широко открытыми глазами глянула Мария, и этот взгляд воскресил то давнее, когда он с Устином вручал босоногой наймичке кулаческие сапоги.
— Нет, не смеюсь, Мариичка, — назвал ее так, как когда-то называл Устин. И у женщины испуганно дрогнули уголки полных и до сих пор не привядших губ.
Неумолимые лета, наверное, наиболее немилосердны к нашим сельским женщинам: их красоту быстро высушивают солнце и ветер, смывают дожди и снег, темнят поле и огород, лопата и сапа.
Годы, работа, горе забрали и Мариину красоту, но как-то так, будто не насовсем. И это особенно бросалось в глаза, когда женщина начинала волноваться. Тогда ее удивительно мягкая, с материнской задумчивостью краса изнутри пробивалась на лицо, как в предосенний день из-за туч проглядывало солнце. Так и сейчас пробилась она и удивила Марка.
— Вы вспомнили давние года? — почти шепотом спросила женщина.
— Вспомнил… Что вам сын пишет?
— Он, Марко Трофимович, уже третий орден получил, — посветлело лицо Марии, — действительно, что в сердце варится, на лике не таится.
— Поздравляю вас… Неужели это дитя старшим лейтенантом стало? — аж удивился Марко.
— Таки стал, — сквозь радость и грусть улыбнулась женщина. — Из самых «катюш» молнии выпускает. И так скучает по мне, как дочь. Только бы живым вернулся… А на Устиновой могиле до сих пор рожь растет.
— В самом деле?
— Не переводится. Доспеют колосья, осыплется зерно и снова всходит. Так из года в год, и в мирное время, и в нынешнее.
— Жизнь… Вам чем-то надо помочь?
— Нет, Марко Трофимович. Я еще не бедствую, аттестат сына имею. А чего вы сказали, что рассады маловато? Половину ее мы соседям продаем.
— Теперь всю посадим.
— Так много?
— Не много. Надеюсь, что вы овощами покроете все наши долги.
— Аж двести сорок тысяч — и овощами!? — пришла в ужас женщина.
— Только овощами. Еще и на какую-то прибыль надеюсь. Так и ведите хозяйство.
Женщина, что-то прикидывая, призадумалась, покачала головой:
— Едва ли вытянем эти долги.
— Вытянете, если только крепко захотите. Вот давайте грубо, на живую нить, прикинем, что нам даст гектар баклажан. Истинные овощеводы собирают по триста и больше центнеров. Так?
— Это если возле них ходит один хозяин, а не десять.
— Хозяин теперь будет один — вы. Так возьметесь за триста центнеров?
— Нет, на триста у нас грунт неподготовлен. Двести, надеюсь, вытянем.
Марко махнул рукой.
— Где мое ни пропадало — запишем двести! Знайте доброту нового председателя. Пусть в среднем заготовительные и рыночные цены дадут нам по рублю за килограмм. Овощи у нас должны быть самые лучшие, а цены — наиболее низкие. Итак, гектар даст двадцать тысяч. Значит, двенадцать гектаров смогут покрыть наш долг?
— Разве мы сможем столько вырастить овощей?
— А почему не сможем?
— Это дело рискованное. Тогда надо в мою бригаду чуть ли не полсела женщин.
— Женщин, надеюсь, будет ровно столько, сколько вам надо, а может, и немного больше.
Мария покачала головой.
— Не слишком ли весело вы смотрите на жизнь? А она у нас не такой стала, как была: на работу людей не допросишься.
— Сегодняшний день что-то вам говорит?
— А что завтрашний скажет? Поверю вам, но у меня всей рассады помидор едва ли наберется на двенадцать гектаров.
— А вы наскребите, подумайте, как это сделать. Вечером прикинем вместе, сколько посадим огурцов, капусты, редиски, лука. После редиски в этот же грунт можно будет высадить зимнюю капусту?
— Можно.
— Вот и садитесь сейчас же с карандашом за все расчеты, крутите мозгами. На вашу бригаду сейчас возлагаю самую большую надежду. За капусту, лук и огурцы мы должны купить с вами и коров, и свиней.
— А чем сейчас будем гной подвозить?
— Коровами. Так и постановили, Мариичка!
— Что оно только получится из тех больших цифр? — призадумалась женщина.
— Все выйдет, если бригадир будет на уровне, а бригада — у бригадира. Ну, а чтобы дело было верней — сегодня же поговорим о дополнительной оплате. Каждому звену, вырастившему свыше двухсот центнеров овощей, будем выплачивать за сверхплановое до пятидесяти процентов прибыли.